Mozart and Salieri (1830) Pouchkine, scene 1

Wolfgang Amadeus Mozart Mozart and Salieri Opéra - Scene 1 - Scene 2 I . II . III . IV . V . VI . VII // VIII . IX . X . XI . XII // XIII . XIV . XV

Text

Monologue Salieri

English translation A room Salieri   Russian text Комната. Сальери

1 Some people say: there is no right on earth. Not in the heavens, neither! This to me Appears as clear as any simple scale. I came into this world in love with art. 5 Yet on a childhood day, when in the heights Of our old church the lofty pipes resounded, I listened, and was lost in listening -- tears Were pouring out, involuntary, sweet!   1 Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет — и выше. Для меня Так это ясно, как простая гамма. Родился я с любовию к искусству; 5 Ребенком будучи, когда высоко Звучал орган в старинной церкви нашей, Я слушал и заслушивался — слезы Невольные и сладкие текли.

- I -

9 In early years I spurned all idle pastimes; All sciences extraneous to music Disgusted me; with obstinate disdain I soon rejected them and gave myself To music only. Hard the initial step, And dull the initial path. I overcame 15 The first adversities. I put up craft To constitute the pedestal of art. I turned into a craftsman: to my fingers I taught submissive, dry dexterity; My ear, precision. Having stifled sounds, 20 I cut up music like a corpse. I measured Harmony by arythmetics. Then only, Well-versed in science, dared I give myself To the sweet languor of creative fancy.   9 Отверг я рано праздные забавы; Науки, чуждые музыке, были Постылы мне; упрямо и надменно От них отрекся я и предался Одной музыке. Труден первый шаг И скучен первый путь. Преодолел 15 Я ранние невзгоды. Ремесло Поставил я подножием искусству; Я сделался ремесленник: перстам Придал послушную, сухую беглость И верность уху. Звуки умертвив, 20 Музыку я разъял, как труп. Поверил Я алгеброй гармонию. Тогда Уже дерзнул, в науке искушенный, Предаться неге творческой мечты.

- II -

24 I started to compose, but still in silence, Still secretly, not dreaming yet of glory. Quite often, having sat in my mute cell For two, three days - both sleep and food forgotten, The thrill and tears of inspiration savored - I burned my work, and frigidly observed 30 How my ideas, the sounds I had begotten, Took flame and disappeared with the light smoke.   24 Я стал творить; но в тишине, но в тайне, Не смея помышлять еще о славе. Нередко, просидев в безмолвной келье Два, три дня, позабыв и сон и пищу, Вкусив восторг и слезы вдохновенья, Я жег мой труд и холодно смотрел, 30 Как мысль моя и звуки, мной рожденны, Пылая, с легким дымом исчезали.

- III -

32 And what of that? When star-enchanted Gluck Arose and opened up to us new secrets (What candidly profound, what charming secrets!), 35 Did I not leave all I had known before, And loved so much, and trusted with such fervor, To follow him, submissively and gaily, Like one who has gone errant yet encounters A man to set him on a different course?   32 Что говорю? Когда великий Глюк Явился и открыл нам новы тайны (Глубокие, пленительные тайны), 35 Не бросил ли я все, что прежде знал, Что так любил, чему так жарко верил, И не пошел ли бодро вслед за ним Безропотно, как тот, кто заблуждался И встречным послан в сторону иную?

- IV -